понедельник, 19 февраля 2018 г.

Совместный сон как феномен контакта ребенка с родителями

Совместный сон как феномен контакта ребенка с родителями
На этот лонгрид меня сподвиг пост в одном сообществе, где был задан вопрос «Как смотрит на совместный сон современная психология? До какого возраста нормально спать с родителями?»
Ответ (короткий) звучит так: современная психология никак не смотрит на этот вопрос. 
Ради ответа длинного писался лонгрид)

Нужно понимать, что не существует и не может существовать какого-то единого взгляда на этот вопрос в "современной психологии". Современная психология - это обзор разных теорий и направлений, взглядов конкретных ученых, как академических теоретиков, так и терапевтов-практиков. Поэтому у психоаналитиков будет один взгляд на это, у гештальт-терапевтов другой (причем я как гештальт-терапевт знаю как гештальтистов, которые за раннее отделение, так и тех, кто против), у семейных терапевтов - третий. При этом может существовать множество противоречивых исследований, которые тоже проведены с разной степенью соответствия академическим нормам. Я не академический психолог и вообще не уверена, что теоретики от психологии активно занимаются вопросами совместного сна. Потому что для этого нужно понаблюдать за тем, как ребенок рос, как сформировалась личность. А это невозможно, ведь на это нужен не один десяток лет. 
Тем не менее, у меня есть позицию по данному вопросу, основанная на практике с клиентами, данных возрастной психологии и личном опыте, которую и хочется изложить.

Если говорить о теории, то я могу рассуждать на эту тему как педагог, прослушавший курс возрастной психологии в своем университете много лет назад (и, кстати говоря, наверняка уже появились новые исследования возрастной психологии, и она тоже неоднородна). Но классическое понимание (Выготский, Эльконин) делит раннее детство на следующие периоды:
Период до года.
Это время, когда ребенок нуждается в базовой безопасности, когда он беспомощен и зависим от матери, время слияния и самой тесной привязанности, самого близкого контакта. Ребенок не можем покормить себя сам, не может двигаться, новорожденный даже не видит в полном объеме, как взрослый. И, конечно, основная потребность ребенка в этот момент — потребность в безопасности. Ему безопасно быть рядом с матерью, сосать грудь, слышать ее дыхание во сне. Фактически в это время младенец вообще не может оставаться один, и совместный сон — способ оставаться в слиянии с матерью.
Поэтому мое мнение однозначно — что до года ребенку совместный сон необходим. И в общем, он необходим и удобен (обычно) и матери тоже, потому что у матери тоже присутствует тревога разделения, она тревожится и беспокоится, когда ребенка нет рядом. Многие женщины с удивлением замечают за собой в этот период: «Я вставала ночью, просыпалась, чтобы послушать, дышит ли он, что с ним все хорошо, хотя знала, что ничего плохого произойти не может». Отсюда привычка смотреть на спящего ребенка, «проверять» его, когда он спит — все это признаки бессознательной материнской тревоги, связанной с сепарацией. Это, в общем, довольно древние природные механизмы, о которых много написано в соответствующей литературе (Гонсалес, Сирсы, Петрановская). И, как кажется, глупо им противодействовать. И про пользу совместного сна в этот период вопросов как будто уже не осталось, п.ч. на эту тему как раз были проведены исследования, которые показали, что младенцы, с которыми практиковали СС, были спокойнее и здоровее сверстников. Единственные сомнения здесь есть у педиатров советской закалки, которые боятся, что ребенка во время СС можно задавить, но эти опасения также давно отметены другими специалистами, теми же Сирсами. Есть исследования, подтверждающие, что младенцы, спящие в родительской кровати, гораздо спокойнее сверстников, что с ними реже случается «синдром внезапной детской смерти».

Теперь совсем небольшое отступление про практику: то, как гештальт-терапевты обходятся с материалом клиента. У нас нет понятий «норм» (ну разве что в рамках уголовного кодекса). Мы смотрим на то, как клиент обходится со своей жизнью и как он выбирает то, что выбирает, дает ли это ему удовлетворение. Поэтому совместный сон ребенка с матерью — это не симптом чего-то, а ФЕНОМЕН. Он может о чем-то говорить, указывать на какую-то проблему, с которой пришел клиент, а может ничего не значить. Мы не оцениваем его. При этом терапевт — живой человек, и его личный опыт влияет на восприятие, хотя он и не должен считаться истиной. 
Так, если ко мне придет клиентка и скажет, что ребенку два месяца, и он спит в соседней комнате, и даже, например, к нему применяют метод «проораться и уснуть» — я могу подумать, что у клиентки очень жесткие границы или она пережила какие-то детские травмы (еще вариант — она очень зависима от мнения педиатров или бабушек, которые считают, что ребенок должен спать отдельно), п.ч. для меня не держать новорожденного ребенка рядом с собой и не успокаивать ночью — странно. Это будет ФЕНОМЕН, который можно как-то проверить, например, сказать что-то вроде: «Ты знаешь, мне тут сложно немного тебя понять, потому что мои дети всегда спали в таком возрасте со мной, а как тебе, что ребенок так далеко от тебя?» - и дальше послушать ответ. Он может внести ясность в данный вопрос, а может оказаться довольно бессмысленным. Но это тема для изучения, а не диагноз.

Поэтому я не даю клиентам рекомендаций, когда им отлучать от груди, заканчивать совместный сон, когда это нормально делать — но мы вместе ищем и исследуем, как устроена ее жизнь и ее личность, и вместе ищем решение, которое устроит ее.
1, 5 года — 3 года.
Около года ребенок переживает кризис, связанный с началом хождения. Это начало сепарации от матери (точнее сказать, сепарация начинается уже с момента родов, но я в данный момент говорю о моменте, когда запускается процесс психологического отделения, выхода из эмоционального слияния). Само начало хождения характеризуется тревогой, которую ребенок часто проявляет тем, что хочет спать рядом, больше сосать грудь, хватать маму за одежду, требовать, чтобы она была рядом.
По окончании кризиса хождения (многие дети начинают ходить в год и два — год и три, поэтому точное время тут невозможно указать) ведущей деятельностью у тоддлера становится предметно-манипулятивная, т. е. для него важным становится не слияние с матерью, чтобы почувствовать безопасность, а познание мира. При этом ему важно, чтобы мама была в зоне досягаемости (Петрановская остроумно называет этот период «у юбки»). 
Какова здесь роль совместного сна? Как правило, с этого времени можно начинать постепенный отказ от грудного вскармливания (именно сейчас, а не в год, когда кризис начала хождения еще не пройден) и постепенное разделение с ребенком во время сна. Это может быть приставная кроватка, когда младенец спит рядом, но не в одной постели. 
Из личного опыта могу сказать, что в моем сознании важен рубеж в два года, который ВОЗ рекомендует для окончания грудного вскармливания. С двух лет и нескольких месяцев я клала старшего в приставную кроватку. Утром он перебирался «под бочок», и где-то к 2,5 годам уже спал в приставной кроватке до утра. 
С младшим, правда, этот номер не прошел — в три года он спит на приставной кровати несколько часов, а в середине ночи перебирается в мою, хотя от груди он отлучился легко и раньше старшего. Даже этот маленький пример говорит о том, что все дети — разные, и один может больше нуждаться в груди, а другой — в тактильном контакте ночью.

3,5 — 7 лет.
В три года происходит знаменитый кризис трех лет. По сути это разрыв слияния. Все, ребенок начинает ощущать свою отдельность, себя как «Я», которое может хотеть не то, что мама. Разрыв слияния — это изгнание из рая: только что эдемовские сады радовали тебя своими плодами — и это закончилось, «мама сломалась», мама больше не та нежная и всегда любящая. Психика адаптируется к тщетности: у кого-то медленно и мучительно, у кого-то более быстро и легко. 
Как и всегда в кризис, ребенка можно поддерживать в этот период, в том числе и с помощью более тесного тактильного контакта, но не «возвращать» в слияние. Чтобы не возвращаться к теме кризиса, замечу здесь, что у ребенка повышается тревога в любые сложные для него времена: развод родителей, рождение младшего, смерть близких, сложности в семейных отношениях. И в такие моменты, конечно, растет потребность в контакте, в том числе и тактильном. Поэтому, если, например, у трехлетки родился младший, полезно обоих брать в свою кровать — это уменьшит малышу стресс и частично избавить от ревности к новорожденному.

А дальше у дошкольника начинается период ролевой игры, для которой ему очень важно общение с другими детьми. С этого возраста его уже можно оставлять на несколько дней с другими заботящимися взрослыми, и он может адаптироваться. И, с точки зрения теории, тревога как базовое проблемное переживание постепенно уступает место так называемым «детским страхам», когда малыш может бояться темноты, «чудовищ» и прочего. Экзистенциально это также связано с переживанием страха смерти, о которой ребенок впервые узнает в этом возрасте. Это наполняет его тревогой, но, чтобы справиться с ней, вполне достаточно знать о возможной опоре на взрослых, и эта тревога не так сильна, чтобы возвращать ребенка в свою кровать. Моя позиция — ребенку до 7 лет хорошо спать в одной комнате с родителями, это позволяет справиться со страхами. 
С другой стороны, мой старший сын как раз сейчас переживает этот период. Он спит в другой комнате и тоже боится чудовищ, но на предложение спать рядом с нами неизменно отвечает отказом, потому что в этой комнате его часто будит ночью младший брат. Это я к тому, что дети такого возраста уже достаточно устойчивы, чтобы справляться со страхами, поэтому необходимости в совместном сне лично я не вижу. 
Другое дело, что и дети, и взрослые любят тактильный контакт, поэтому почему бы не валяться вместе на кровати, обниматься, драться подушками? Это обычно дети и делают — по утрам и вечерам. Потому что на ночь они вполне способны перенести разделение с любимыми родителями. 
Поэтому лично мой «водораздел» для окончания совместного сна — 3-4 года (с поправкой на психику конкретного ребенка). И если совместный сон продолжается дольше, то это для меня тоже будет ФЕНОМЕНОМ. (снова подчеркивают, что феномен не равно диагноз)

Феноменом чего?
Как правило, слияния ребенка с матерью, еще слишком тесным границам между ними. Кто его поддерживает? Конечно же, мать. Те, кто говорят «он сам не хочет отделяться», конечно, заблуждаются, потому что на самом деле это означает «я считаю, что ребенок не готов от меня отделиться, что он еще мал и беспомощен». И на самом деле это часто означает «я слишком слаба и беспомощна, чтобы оставаться одна». Маме так хорошо и тепло с ребенком, что она не хочет его отпускать. Взрослые люди говорят «я не могу спать без него, он мне так нужен, с ним так хорошо». 
Мама хочет продлить это замечательное время, когда малыш маленький и сладенький. 
И это для меня странно, потому что основная задача родителей — адаптация ребенка к миру, к реальности, забота о его взрослении. Взросление не нужно форсировать, делать травматичным, но сепарация (не в смысле «разделеине», а в смысле — отдаление на необходимую дистанцию) — процесс необратимый и неизбежный, сопротивляться ему — значит вредить ребенку и становлению его личности. Ограждать ребенка от посильной возрасту фрустрации - вредно для него. 
Почему родители задерживают отделение? По своим причинам, не связанным с детьми. Мама (реже папа) может хотеть сама «оставаться маленькой», нуждаться в близости и тепле, которого сама не получила в детстве. Она может оправдывать беспомощностью ребенка и его зависимостью от нее невозможность каких-то жизненных изменений. Например, «я бы вышла на работу, но он еще такой маленький, даже спит со мной» - на самом деле женщина сама не хочет выходить «в большой мир», ей комфортно и тепло в этом слиянии, она хочет продлить этот период. Мама может поддерживать себя с помощью совместного сна, если у нее разного рода сложности с мужем. И, конечно, ребенок в постели - это прекрасный способ избежать сексуальной близости, если ее не хочется, а прямо отказать нет возможности, потому что это сделает семейные проблемы зримыми и явными, и их придется решать.

И тогда совместный сон с ребенком — это покушение на его границы, потому что он, возможно, тоже уже нуждается в своем пространстве, в своей кровати, в том, что его сны были его снами, а не снами родителей. Но вместо этого ему внушают, что он маленький, беспомощный и не справится. Это в свою очередь может вызывать у ребенка тревогу отвержения: настоящий он, «отдельный», самостоятельный, родителям не нужен. А нужен маленький беспомощный малыш, и ему требуется постоянная опека. Конечно, ребенок больше всего на свете боится отвержения родителя, без родителя ему не выжить, поэтому он «откалывает» от себя часть, которая требует самостоятельности — и либо перестает ощущать потребность быть самостоятельным и привыкает к слиянию, по любому поводу просит помощи и поддержки, либо «терпит» мамину близость, в том числе и в кровати, и привыкает терпеть нарушение своих границ по жизни.
Отдельный вопрос касается так называемого «Эдипова комплекса» и «комплекса Электры».
Эдипов комплекс малограмотные люди понимают как «ребенок сексуально желает маму, но получает запрет на это от отца, поэтому у него возникает желание убить отца» - звучит довольно бредово, когда понимаешь, что речь идет о пятилетнем малыше. На самом деле, если не углубляться в психоаналитические дебри, речь идет всего лишь о том, что 5 лет — возраст, когда ребенок ясно осознает свой пол и пытается вести себя с родителем противоположного пола соответственно этому. Конечно, никакого сексуального влечения в понимании взрослого человека там и в помине нет, но есть стремление маленькой девочки быть именно девочкой, а мальчика — мальчиком. И поэтому особенно важно для матери замечать в сыне мужественность, «мальчуковость», а отцу девочки — дать ей понять, что она «его принцесса». Но к этим чувствам не должны примешиваться сексуальные влечения родителей и смена ролей в смысле нарушения ИЕРАРХИИ, на которые может повлиять совместный сон. Потому что с мамой должен спать папа — потому что ее муж папа, и он главный мужчина в ее жизни. То же самое касается девочки. Если с мамой спит сын, а папа - «в углу на коврике», то есть риск создать у ребенка впечатление, что главный как раз он, а папа — так, мимо проходил. Это и есть нарушение иерархии, которое очень плохо сказывается как на психике ребенка, так и на семейных взаимоотношениях, создает в детях много тревоги о нарушениях семейных ролей. В этом смысле очень плоха ситуация, когда подрастающий мальчик спит с матерью, а она при этом одинока и не пытается создать полноценные отношения с мужчиной.
Наконец, вообще-то (хотя об этом почему-то не принято писать) у здорового сексуально активного человека наличие подрастающего ребенка в своей постели может вызвать самое натуральное сексуальное возбуждение, для этого не надо быть педофилом. Поэтому с возраста, когда возникает риск инцеста (от пяти лет и старше), между детьми и родителями должна быть комфортная для обеих сторон физическая дистанция. Ну и конечно, всегда есть риск, что ребенок проснется и увидит «эдипову сцену», и самый простой способ избежать этого — отселить его в отдельную комнату или хотя бы кровать. 
И конечно, стопроцентное табу на совместный сон — подростковый возраст, когда формируется уже настоящая, а не «эдипова» сексуальность.

И уж совсем субъективно напишу: лично меня удивляет, когда взрослые люди пишут «а мы можем заниматься сексом где угодно, кровать у нас для сна, а не для секса». Для меня это примерно то же самое, как «мы можем испражняться где угодно» или «совсем необязательно принимать пищу за столом». Можно поесть иногда в гостиной, но естественно обедать на кухне. Можно справить нужду в ванной или в ночной горшок, но вообще-то для этого есть туалет. И непонятно, почему взрослые люди должны уступать детям место, предназначенное для реализации супружеской сексуальности. (но это, возможно, сугубо мое субъективное).
Для тех, кто дочитал до этого момента и возмущается, что с ним все в порядке, хотя он спит с ребенком старше трех лет, я напишу следующее.
Конечно, совместный сон всей семьей может ничего особенного не означать, а просто отражать современную культурную ситуацию «прогрессивной» семьи, которой свойственен детоцентризм. Есть некоторое представление родителей о норме, о том, что «хорошие родители спят со своими детьми до тех пор, пока те сами не захотят отделиться». И тогда родителю важно соответствовать этому представлению, играть социальную роль «хорошего родителя», иначе он будет чувствовать вину и стыд.
Здесь тоже есть загвоздка, потому что что такое хороший родитель, каждый решает сам. Я могу сказать, что для меня хороший родитель — тот, кто удовлетворяет свои потребности, хорошо чувствует их и может научить этому ребенка. И также хороший родитель — тот, чья роль не ограничивается только родительством, потому что иначе ребенок не получит примера того, как жить в обществе, как быть частью этого общества, а не только мамой или папой. И как человек со своими потребностями и границами я нуждаюсь не только в привязанности, но и в своем личностном пространстве. Моя кровать — часть этого пространства, поэтому как только я считаю, что ребенок готов — я ненавязчиво предлагаю ему постепенно сепарироваться. Как это делать, написано ниже. 
Наконец, конечно же, все дети и родители настолько разные, что даже написанное выше может оказаться довольно бесполезным в конкретных ситуациях. Я совершенно достоверно знаю случай, когда 12-летний мальчик спал в одной кровати с дедушкой — и это было полезно, потому что в анамнезе у ребенка были серьезные травмы привязанности, он развивался дольше, чем другие дети, и компенсировал недополученное раньше, в том числе и с помощью совместного сна. То же самое касается особого рода тревожных, чувствительных детей, которые плохо переносят ночное разделение с родителями. Но даже в этом случае можно не слепо уступать потребности ребенка спать с вами, а изучать его внутреннее устройство и повышать его устойчивость к фрустрации .

Наконец, последнее, о чем нельзя тут не написать, - это о культурных особенностях и материальной ситуации конкретной семьи. Естественно, в малогабаритной однушке мама будет спать с детьми на самой удобной кровати, а папу отселят спать на кухню — возможно, это будет рациональнее, чем занимать половину комнаты детской кроватью. Естественно, в «слиятельных» культурах цыган, коренных народов Севера или африканских племен никто не будет волноваться оттого, что ребенок слишком близко спит к матери. В западных странах вопросы личного пространства стоят острее, чем в восточных, и ценность индивидуализма выражена больше, чем - сплоченности и «слитности». Поэтому имеет значение, в каком окружении живут клиенты, тем более что сейчас я работаю по скайпу с мамами из разных стран. В этом смысле чем больше выбор матери отличается от выбора ее окружения, тем важнее рассматривать это как феномен ее родительства.
Как мягко отселить ребенка в свою кровать?
Вопрос о готовности ребенка к отселению в отдельную кровать целесообразнее всего задать себе. А вы готовы к его отселению? Многие родители больше тревожатся за этот процесс и больше боятся одиночества, чем сами дети. 
На самом деле все довольно просто — не нужно делать резких движений. Есть большая разница между тем, чтобы положить малыша в приставную кроватку в двадцати сантиметрах от себя, и в том, чтобы сразу выселить его в другую комнату. Общий принцип «один шаг вперед — два назад». Бросаете пробный шар — и смотрите на реакцию, держите руку на пульсе. Не надо провожать сына или дочь в другую комнату, как в последний путь. Можно обставить это событие как праздник, сказать, что у малыша теперь будет своя кровать (многие дети радуются этому), описать ее и купить действительно красивую кроватку. При этом нужно понимать, что ребенок, скорее всего, будет под утро приходить к вам — и в этом нет ничего страшного. Если же вы обнаружите, что ребенок действительно страдает от разлуки, много плачет, мало играет, не может успокоиться и активно просится обратно, начинаются психосоматические симптомы - скорее всего, его время еще не пришло. Тогда вопрос отселение можно отложить на какое-то время, но активно проговаривать ребенку «скоро тебе будет четыре года, и у тебя будет своя кроватка, и ты будешь спать в ней один».

Как и любое изменение, отселение не должно практиковаться в периоды болезней, кризисов, плохого самочувствия и настроения ребенка.
Какой же вывод следует из всего этого?
1. Совместный сон — выбор конкретной семьи, сам по себе он не является ни патологией, ни признаком «выдающегося» родительства.
2. До полутора лет совместный сон — скорее благо, после четырех — скорее зло, но это феномен контакта родителей с ребенком, а не симптом какой-то патологии. 
3. Родители, практикующие длительный совместный сон (после 4-5 лет) — скорее всего, находятся в слиянии с детьми и задерживают их сепарацию, но этот тезис не является абсолютным. 

Комментариев нет:

Отправить комментарий